Слова. Они пусты, ничего не значат... Ну вот опять...
Рыжеволосая девочка лет пятнадцати устало поморщилась, слушая мамину нотацию. Ей ужасно надоело, что она как будто топчется на одном месте, промывая дочери мозги. Хоть бы что-то новое сказала... Да, ну вот как я посмела уйти? как я посмела нагрубить и не убраться в комнате... Глупые правила, глупые слова. Я всё прекрасно знаю. И эти её выкрики - "когда я умру, что ты будешь делать и как жить" уже надоели и не вызывают ничего, кроме равнодушия в глазах. А там, далеко в мечтах, ты идешь по зеленому лугу, за руку с тем, кто действительно тебя любит...

***

Утро, серое и промозглое давило на всех своей свинцовой тяжестью. Люди стояли, столпившись и сгорбившись серо-черной массой. Ветер трепал волорсы, кидал опавшие листья в лица и швырял, швырял капли лениво моросящего дождя.
А рыжеволосая стояла, прислонившись к дереву, прикрыв глаза и переживая те самые минуты. Те выкрики, слова... Не обращая внимания на сочувственные взгляды, ободряющие хлопки, объятия... И слёзы, текущие по щекам, собирающиеся в уголках губ.
"Когда я умру, что ты будешь делать... И как жить?"

- Не хочу.
- Надо... Надо, доча.
- Нет!
- Ну, прошу...
- Нет-нет-нет... И не думай об этом. Я не хочу киснуть в этой деревне.
- Дочь...
- Я тебе уже четырнадцать лет дочь! Хватит! Я же сказала...
- Ты едешь. И точка.
- Но...
Отец резко встал и вышел из комнаты. Девочка в бессильной ярости ударила ладонями по кровати, на которой сидела. "Черт... Опять эта поганая деревня. Там даже сеть не ловит" - с раздражением подумала она, бросая взгляд на мобильник. Но ехать придется. Отец - как баран твердолобый...

***

По улице, неспешно вышагивая, брела пятнистая корова, из тех сельских "Маш" и "Буренок". А за ней, нацепив маску досады и недовольства, шла девочка с прутом в руках.
- Пошла, скотина неблагодарная!
Крикнула она, опуская прут на бок корове. Та лишь покосилась на нерадивое дитя и пошла, как будто, ещё медленнее. Девочка выдохнула, отбросила с глаз прядь черных волос и огляделась. Пусто. "Ну, хоть не позорюсь..." - мелькнула мысль. Но тотчас разбилась, словно стекло.
- Натаха!
Вопль разнесся по деревенской улице. Корова брякнула бубенчиком и остановилась у канавы, подъедать траву. Девочка зашипела от раздражения. К ней, практически галопом, приближался нескладный, веснушчатый пацаненок.
- И тебе привет, Коля.
С иронией сказала она, смотря на прут. Парень остановился рядом.
- Там дядя Миша корову заждался. Спрашивает - не съела ли Наташка нашу Ирину? А то в городе не кормят совсем...
Девочка просто взорвалась.
- Да ну вас с вашей деревней! На, - она швырнула прут парню в лицо, - веди её, как собачонка провинившаяся... А мне такого не нужно!
И не обращая внимания на остолбеневшего юношу, Наташа ловко перескочила низкий плетень и кинулась в сторону полей.

***

Спускались сумерки. Мягкие, летние, обволакивающие. Черный силуэт на крыше одного из амбаров принадлежал Наташе. Вскоре, появился ещё один.
- Наташк....
Девочка вздрогнула, но ничего не ответила. Тушь разводами застыла под глазами.
- Плакала?
Коля осторожно сел рядом, внимательно глядя на девушку. Вечерний полумрак скрадывал черты, но всё же...
- Ты на меня обиделся?
Вопрос девочки прозвучал резко. Парень вместо ответа качнул головой, потом обнял Наташу и прижал к себе.
А серебристое небо равнодушно смотрело на этот глупый мир.

Ну как пусто! Пусто и некрасиво стало здесь. Ты пройдешь по гулкому, пустому коридору, косаясь, словно слепец, стен костяшками пальцев и мурлыкая под нос старую, но безумно знакомую мелодию. Именно здесь, в этом пустом здании, в помещении, или же студии ты обрел голос. Да-да... Ты певец, певец не от Бога и природе, а по праву.
Ты остановишься посреди комнаты, где раньше пробовался... Это было так давно. Но всё же было. А сейчас - ты не веришь, не веришь в этот бред, который навевает тебе сознание. Но хочется словно впиться клыками в рвущуюся ткань прошлого, удержать отрывки... Ибо наша память - сито.

Как прекрасно это ощущение... Ощущение собственной мощи и силы. Ты загребаешь когтистыми лапами, ударяешь длинным хвостом... А вода словно становится легкой и незаметной, она словно расступается, пропуская тебя.
А внизу... Мрачное дно. И статуя... Ты остановишься, на секунду прикроешь тяжелыми веками глаза и выдохнешь струю воздуха - она пузырьками унесется вверх. А на тебя смотрят глаза, ослепшие, но тем не менее, видевшие больше, чем ты можешь представить. Рот - трещина, изогнулась в странном подобии усмешки, снисходительной, какой-то учительской... Каменный идол, который врос в почву и стал частью её... Он видел это. Он видел гибель Атлантиды.

Старец задумчиво кивал, не забывая, впрочем, поглаживать свою серебряную
бороду. Сухость его рук, ног, да и всего тела просто поражала. Словно из него вытянули все соки...
Наверное, он заметил наш удивленный взгляд. Словно стараясь рассмотреть, он поднес сухую руку к глазам и прищурился.
- Да... А знаете из-за чего это всё?
Мы отрицательно покачали головами. Хотя, он не обратил на наш жест никакого внимания. Он рассматривал свою ссохшуюся руку, как будто впервые увидел её.
- Это, дорогие мои, из-за него, треклятого серебра...
Ответом ему было наше молчание. Серебро? Как это понимать? тысячи вопросов в голове... Но он почувствовал наше недоумение и что-то похожее на подозрение - "Дед-то, сумасшедшмй".
- Серебро, не только металл. Серебро - это старость, старость...
Его рука вновь погладила серебряную бороду. И опять повисло молчание. Но он продолжал, говорил так, как уже десять лет говорит сам с собой.
- Эта жизнь рано или поздно закончится, дети мои... Рано или поздно. Но первый признак приближения смерти - её дыхание. Дызхание морозное - инеем покрывается лицо, волосы.... Та же борода. И смерть рядом, ибо серебро - её дыхание.
Мы не знали, что ответить. Лишь больше убедились в том, что он не совсем здоров.
Через два дня старик умер.